юрий кузнецов поэт молитва

Юрий Кузнецов, стихи 2003

Когда не плачу, когда не рыдаю,
Мне кажется — я наяву умираю.
Долины не вижу, былины не слышу,
Уже я не голосом Родину кличу.
И червь, что давно в моём сердце
Залётному ворону братом назвался.
Он выгрыз мне в сердце дыру с голосами,
А ворон мне вырвал глаза со слезами.
Но червь провалился сквозь камень безвестный,
Но ворон разбился о купол небесный.
А больше ко мне не укажет
Никто. никогда.

Эту сказку счастливую слышал
Я уже на теперешний лад,
Как Иванушка во поле вышел
И стрелу запустил наугад.
Он пошёл в направленье полёта
По сребристому следу судьбы.
И попал он к лягушке в болото,
За три моря от отчей избы.
— Пригодится на правое дело!
— Положил он лягушку в платок.
Вскрыл ей белое царское тело
И пустил электрический ток.
В долгих муках она умирала,
В каждой жилке стучали века.
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.

Идёт ли дождь, метёт ли снег,
Палит ли солнце
— По свету катится орех,
Земля трясётся.
Как будто облако летит
И тенью кроет.
Внутри ореха чёрт сидит
Да ветер воет.
Не так ли чёрт живёт в молве
И строит рожи.
И ветер свищет в голове
Пустопорожней?
Не так ли брат его сидит
В пещере тёмной
И древней гибелью грозит
Земле огромной.
Судьба не терпит суеты,
Но я безпечный.
Так много в сердце пустоты
Земной и вечной.
И всё пустое на земле
И под землёю
Вдруг откликается во мне
Само собою.
Идёт ли дождь, метёт ли снег,
Палит ли солнце
— По свету катится орех,
Молва несётся.

Когда песками засыпает
Деревья и обломки плит,
— Прости: природа забывает,
Она не знает, что творит.
На полпути почуяв пропасть
И дорожа последним днём,
Прости грядущего жестокость:
Оно придёт, а мы умрём.

Юрий Кузнецов — Стихотворения и поэмы

Юрий Кузнецов — Стихотворения и поэмы краткое содержание

Стихотворения и поэмы читать онлайн бесплатно

Не выходят стихи. Ну и ладно. Забуду, покину
Стол, чернильницу, сердце, решительно влезу в пиджак.
Выйду в ночь, как в отставку, с презрением шляпу надвину,
Саркастически толстые губы поджав.

Мама, мама, ваш сын неудачник. Ваш сын неприкаянный ходит.
Разве можно так долго ходить? Разве можно так долго курить?
Не выходят стихи. Понимаете, жизнь не выходит.
Может, время жениться и шлёпанцев пару купить?

Я горю белым светом своих неподкупных бессонниц.
Мой обугленный рот «Презираю!» кричит на меня.
Я лопату беру и копаю в том месте, где совесть.
Ненавижу стихи! Прометей, не желаю огня!

* Я люблю тебя за всё так просто, *

Я люблю тебя за всё так просто,
Я тебя собою задарил.
Но любовь моя, как папироса,
Хоть её о сердце закурил.

Ты глядишь куда-то мимо-мимо.
Едким взглядом всё вокруг слепя.
Я курю и кашляю от дыма,
Осыпаю пепел на себя.

Ветер за тобой бежит вприпрыжку,
Волосы твои на искры рвёт.
В первый раз курю —
ещё мальчишка, —
Папироса кончится вот-вот.

Эту сказку счастливую слышал
Я уже на теперешний лад,
Как Иванушка во поле вышел
И стрелу запустил наугад.

Он пошел в направленье полета
По сребристому следу судьбы.
И попал он к лягушке в болото,
За три моря от отчей избы.

— Пригодится на правое дело! —
Положил он лягушку в платок.
Вскрыл ей белое царское тело
И пустил электрический ток.

В долгих муках она умирала,
В каждой жилке стучали века.
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.

* Закрой себя руками: ненавижу! *

Закрой себя руками: ненавижу!
Вот Бог, а вот Россия. Уходи!
Три дня прошло. Я ничего не слышу
И ничего не вижу впереди.

Зачем? Кого пытался удержать?
Как будто душу прищемило дверью.
Прислала почту — ничему не верю!
Собакам брошу письма — растерзать!

Я кину дом и молодость сгублю,
Пойду один по родине шататься.
Я вырву губы, чтоб всю жизнь смеяться
Над тем, что говорил тебе: люблю.

Три дня, три года, тридцать лет судьбы
Когда-нибудь сотрут чужое имя.
Дыханий наших встретятся клубы —
И молния ударит между ними!

Кого ты ждёшь. За окнами темно,
Любить случайно женщине дано.
Ты первому, кто в дом войдёт к тебе,
Принадлежать решила, как судьбе.

Который день душа ждала ответа.
Но дверь открылась от порыва ветра.

Ты женщина — а это ветер вольности…
Рассеянный в печали и любви,
Одной рукой он гладил твои волосы,
Другой — топил на море корабли.

Скажи мне, о русская даль,
Откуда в тебе начинается
Такая родная печаль.
На дереве ветка качается.

День минул. Проходит два дня.
Без ветра на дереве мечется.
И взяло сомненье меня:
Мерещится иль не мерещится?

Поют, опадая, листки.
С чего оно, право, качается?
Пошёл и напился с тоски…
Так русская мысль начинается.

* Из земли в час вечерний, тревожный *

Из земли в час вечерний, тревожный
Вырос рыбий горбатый плавник.
Только нету здесь моря! Как можно!
Вот опять в двух шагах он возник.

Вот исчез. Снова вышел со свистом.
— Ищет моря, — сказал мне старик.
Вот засохли на дереве листья —
Это корни подрезал плавник.

* Завижу ли облако в небе высоком, *

Завижу ли облако в небе высоком,
Примечу ли дерево в поле широком —
Одно уплывает, одно засыхает…
А ветер гудит и тоску нагоняет.

Что вечного нету — что чистого нету.
Пошёл я шататься по белому свету.
Но русскому сердцу везде одиноко…
И поле широко, и небо высоко.

Итак, я еду в сторону Кавказа,
На прочее давно махнул рукой.
Сулит душе утраченный покой
Свободное течение рассказа.
Я еду мимо пашен, мимо рек.
В окне земля российская мелькает,
Обочь несётся, дальше проплывает,
А далее стоит из века в век.
Что там стоит. Не храм ли Покрова?
Аль разъярённый силуэт Петра?

Рождённый в феврале, под Водолеем
В самодовольный аварийный век,
Я вырос с инфантильным поколеньем,
Издёрганный и точный человек.
Надежды запах стал несносно горек,
И очерствел воспоминаний хлеб.
Я позабыл провинциальный город,
Гду улицы выходят прямо в степь.

Был город детства моего — дыра,
Дыра зелёная и голубая.
И девушка моя, как мир стара,
Сияла, лёгкая и золотая.
На карусель мы сели, на скамью
Летучую и голубую.
Но закружило голову мою,
И я забыл зелёную свою
И первую и дорогую.
«В Москву! — кричал. — Немедленно в Москву!»
Зачем же из неё в тоске бегу я?

От проводницы принимая чай,
Наверно, я забылся невзначай.
Душа моя повита дымкой скуки,
А проводницы голос серебрист.
Она смеётся: — Уберите руки!
Вы всё равно не женитесь, артист.
Оставим эти шутки в стороне,
И я считаю это невозможным.
Гражданка, в одиночестве дорожном
Не думайте так плохо обо мне.

Я вспомню золотое. Нелюдимо
Локтём о шаткий столик опершись,
Я чай приму, я брошу сахар мимо,
Я размешаю чайной ложкой жизнь.
Проеду мимо пашен, мимо рек,
В окне земля российская мелькает,
Обочь несётся, дальше проплывает,
А далее стоит из века в век.

Я вспомню голубое. Стык за стыком
Несутся вспять былые времена.
Но в городе есть улица одна.
Тончайшей ложкой со стеклянным стуком
Я постучусь… Откроет дверь — она!
Я понимаю, как её встревожит.
— Вы помните, двенадцать лет назад
Я вас любил, любовь ещё, быть может…
— Ах, это вы? Садитесь, Александр! —
Но в хитрый разговор совсем некстати
Ворвались дребезжащие болты
И голос: «Остановка!» На закате
Горят верхи деревье и мечты.
Вокзал качнулся, замерли деревья,
И в воздухе переломилось время.
Я вышел с чайной ложкой на перрон.
О, город детства, это он ли? Он!
Что с поездом? «Задержится немного».
Успею. О, забытая дорога!
Мне стыдно потому, что всё прошло.
Вот этот дом. Знакомое окошко.
Я постучал, как дьявол, чайной ложкой
В холодное горящее стекло.
В окне мелькнуло женское лицо,
Открылась дверь бесшумно на крыльцо.
Смеркалось. Вышла женщина из света.
Я молвил у ступеньки на краю:
— Не узнаёшь знакомого поэта? —
Она произнесла: — Не узнаю. —
Стояли и смотрели друг на друга.
Ужеди это ты, моя подруга?
Куда девались тонкие черты,
Полёт, и блеск, и девичьи замашки?
На сарафане гнутые цветы…
О, полнота! О, гнутые ромашки!

— …Муж лётчик был. Характер своенравный.
Мы оба были слишком равноправны,
Он надоел мне этим. Он ушёл… —
Она закуску принесла на стол.
— А как живёшь теперь? — На алименты. —
Вы слышите, друзья-интеллигенты?
— Я вспомнила! — воскликнула она. —
Тихоня, ты любил меня… О, боже!
Как я смеялась в девочках. Постой же!
Куда? Уж поздно… — Да! И ночь темна.
И в прошлом ничего-то не найти,
А поезд мой давно уже в пути.
И площадь привокзальная пуста.
И скука ожидания остра.

Но вот машина. Морда между делом
Зевает. На борту во всю длину
Намараны скрипучим школьным мелом
Два слова: «Перегоним сатану!»
Вот кстати! Грузовик остервенело
Понёсся. Я нагнал остывший чай
На следующей станции. Прощай,
Острота ада. И душа запела
О свежести, утраченной давно…
За прошлогодним снегом еду в горы.
— Чуть было не отстал! — А поезд скорый, —
Сказал сосед, — отстать немудрено.

Юрий кузнецов поэт молитва

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ (11 февраля 1941, станица Ленинградская, Краснодарский край — 17 ноября 2003, Москва) — советский и русский поэт, лауреат Государственной премии РСФСР (1990), профессор Литературного института, был редактором отдела поэзии в журнале «Наш современник», членом Союза писателей России, академиком Академии российской словесности (с 1996).

До конца жизни вел поэтические семинары в Литературном институте и на Высших литературных курсах. Издал около двадцати стихотворных книг. Автор многочисленных стихотворных переводов как поэтов из национальных республик, так и зарубежных (Дж. Байрон, Дж. Китс, А. Рембо, А. Мицкевич, В. Незвал и др.), перевёл также «Орлеанскую деву» Шиллера

В 1998 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II перевёл на современный русский язык и изложил в стихотворной форме «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, за что ему была вручена литературная премия.

Родился на Кубани в станице Ленинградской Краснодарского края 11 февраля 1941 года в семье кадрового военного и учительницы. Отец поэта, начальник разведки корпуса, погиб на Сапун-горе в 1944 году в битве за освобождение Севастополя. Эта смерть оказала в дальнейшем большое влияние на творчество Юрия Кузнецова. Через село, где поэт жил в раннем детстве, прогремела война.

Отрочество поэта прошло в Тихорецке, а юность — в Краснодаре. После окончания школы Кузнецов проучился один год в Кубанском университете, откуда ушёл в армию. Служил связистом на Кубе в разгар Карибского кризиса 1962 года, когда мир был на грани ядерной войны. После армии некоторое время работал в милиции. В 1970 году с отличием закончил Литературный институт им. А. М. Горького.

Первое стихотворение написал в девять лет. Первая публикация увидела свет в районной газете в 1957 г. Впервые Кузнецов заявил о себе, как о поэте, будучи студентом в Литературном институте им. А. М. Горького, стихотворением «Атомная сказка», которое явилось веским аргументом в так называемом споре «физиков и лириков».

Имя Юрия Кузнецова постоянно присутствовало в критике 1970—1980-х годов, вызывая много споров и интерес читателей (например, спор о нравственности или безнравственности строки «Я пил из черепа отца»). Это короткое стихотворение о черепе стало самым ярким выражение той скорби и боли поэта о жестокости войны, которая лишила целое поколение возможности сесть за стол с отцами; сыновьям осталось только то, что лежит в могилах: вместо «сказки лица» — одни черепа…

Значительное место в творчестве Юрия Кузнецова занимает военная лирика, стихотворения о Великой Отечественной войне. По признанию поэта, воспоминания о войне стали важнейшими мотивами его поэзии. По мнению некоторых критиков, стихотворение из военной лирики «Возвращение» занимает особое место в творчестве поэта, производя на читателя яркое эмоциональное впечатление. Творчество Юрия Кузнецова служит вдохновением при написании музыкальных произведений. Так, композитор Виктор Гаврилович Захарченко положил на музыку около 30 стихотворений поэта, среди которых «Возвращение», «Когда я не плачу, когда не рыдаю» и др. Их исполняет Государственный академический Кубанский казачий хор.

Ключевыми словами поэтического мира Юрия Кузнецова являются символ и миф, разрыв и связь. В своём творчестве Юрий Кузнецов часто обращается к вечным проблемам добра и зла, божественного и человеческого, в его стихах переплетаются философия, мифология и гражданская лирика. Примером тому служат широкие по замыслу поэмы на библейскую тематику («Путь Христа», «Сошествие в Ад»), которые он писал в последние годы. Названия книг Юрия Кузнецова, по его признанию, являются своего рода поэтическими манифестами.

Умер Кузнецов в Москве 17 ноября 2003 года от сердечного приступа. Свое последнее стихотворение «Молитва» он написал за девять дней до смерти. Это — завещание поэта, которого называли «сумеречным ангелом русской поэзии», «самым трагическим поэтом России». К нему относились по — разному. Апологеты обожествляли его, для противников он был «вурдалаком». Бесспорно одно: Юрий Кузнецов стал одним из самых ярких явлений в поэзии эпохи так называемого «застоя».

«Он понял то, о чём сказать нельзя. »

В Большом зале ЦДЛ состоялся вечер памяти Юрия Кузнецова «Родные черты узнавая»

11 февраля крупнейшему русскому поэту рубежа XX и XXI веков Юрию Поликарповичу Кузнецову (1941-2003), стихотворения которого переведены на многие языки мира, исполнилось бы 70 лет. Его называли поэтом «редкой группы крови». В отечественной словесности он выступил продолжателем тютчевской традиции.

Поэтический праздник в ЦДЛ начался со стихов поэта в исполнении народного артиста России, актера МХАТ имени М. Горького Валентина Клементьева. Эти строки настроили нас на осмысление пути поэта, родившегося на Кубани за несколько месяцев до начала Великой Отечественной:

. Когда был крепок старый дед,

Когда была новее хата,

Когда. От этого когда

Скрипят тесовые ступени,

Под ветром стонут провода,

И от друзей ложатся тени.

В. Клементьев и его партнёрша — артистка Московской филармонии Лариса Савченко блестяще читали стихи поэта. Но главной доминантой этого вечера стал «живой голос» Юрия Кузнецова. Поэт как бы сам вёл свой поэтический праздник: читал давно полюбившиеся многим стихи разных лет, отвечал на многочисленные вопросы. Это стало возможным благодаря стараниям главного устроителя ставших уже традиционными в ЦДЛ кузнецовских вечеров — директора Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей России Аллы Васильевны Панковой. Ей и её помощникам с большим трудом удалось разыскать сохранившуюся в Гостелерадиофонде запись вечера Кузнецова по случаю его 50-летия, который состоялся в 1991 году в концертной студии «Останкино».

В течение всего нынешнего поэтического праздника, продолжавшегося около трёх часов и, несмотря на морозные дни в Москве, собравшего полный зал, мы то переносились благодаря этой записи на двадцать лет назад, когда страна стояла на пороге суровых испытаний, то возвращались в наше сегодня, чтобы заглянуть в завтра благодаря выступлениям соратников и друзей поэта, его стихам в исполнении артистов, песням и литературно-музыкальным композициям на стихи Кузнецова.

Вот на экране под музыку Рахманинова в видеосюжете Ирины Панковой прошла стремительно жизнь поэта, особенно поразила фотография, запечатлевшая удивительный взгляд ребёнка, рано ощутившего утрату отца, боль матери и уже в девять лет написавшего первое стихотворение.

А в предшествующие вечеру в ЦДЛ юбилейные дни — 9-10 февраля 2011 года Институт мировой литературы Российской Академии наук (ИМЛИ РАН) совместно с Литературным институтом имени А.М. Горького, Союзом писателей России и Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей России организовали и провели юбилейную Пятую международную научно-практическую конференцию «Юрий Кузнецов и мировая литература».

Основной целью конференции, по словам её организаторов, стало «освоение уникального по своей значительности и художественному уровню творческого наследия поэта Юрия Поликарповича Кузнецова, которое до сих пор неоправданно мало известно широкому кругу читателей и требует углублённого и внимательного изучения литературной наукой для последующего издания и комментирования. Привлечение внимания к творчеству и личности русского поэта такого масштаба является делом чести для нашей страны и делом жизни для судьбы отечественной литературы и культуры».

На конференции были обсуждены интереснейшие вопросы, связанные с творчеством и личностью поэта: «Ю.Кузнецов и Античность», «Ю. Кузнецов и Восток», «Ю. Кузнецов и Гёте (Данте, Шекспир)», «Юрий Кузнецов — переводчик», «Ю. Кузнецов и национальный вопрос», «Ю. Кузнецов и В. Кожинов: смысл диалога», «Миф и реальность войны у Юрия Кузнецова», «Творчество Ю. Кузнецова и музыка» и другие.

К юбилею организаторы Кузнецовских чтений выпустили сборник материалов проходившей в прошлом году Четвертой международной конференции «Юрий Кузнецов и Россия» (Москва, издательство Литературного института имени А.М. Горького).

Перелистываем сборник. Вот яркое выступление одного из участников конференции — замечательного поэта, прозаика, переводчика Юрия Михайловича Лощица:

« . Читая Юрия Кузнецова впервые или перечитывая его, мы встречаемся с особой смыслоёмкостью образа, когда чрезмерного обилия слов и не потребно, потому что каждое из нужных ему наэлектризовано как грозовая стена. Даже если она движется молча, это не молчание пустоты. Это молчание переполнено смыслами.

Он видел больше, чем его глаза,

Он тронул глубже зримого покрова,

Он понял то, о чём сказать нельзя,

И, уходя, не проронил ни слова.

Хотя он не оставил ничего,

Молчание его подобно грому.

Все говорят и мыслят за него,

Но говорят и мыслят по-другому.

Это признание о себе наперёд, произнесенное тридцать пять лет назад, сегодня подтверждается если не сполна, то в главном.

Современная русская поэзия в лучших своих проявлениях и предчувствиях учится у Юрия Кузнецова суровому молчанию посреди мира, переполненного словесными трещотками.

И учится говорить и мыслить по-другому».

В конце 1960-х, когда Юрий Кузнецов — студент Литературного института — опубликовал стихотворение «Атомная сказка», ставшее оригинальным аргументом в споре «физиков и лириков», впервые заговорили о появлении самобытного автора. И позже его имя постоянно присутствовало и в критике, и читательских диспутах.

В 1990-м году Кузнецов был отмечен Государственной премией РСФСР за сборник «Душа верна неведомым пределам». Однако творчество Кузнецова, в котором затрагиваются вечные философские вопросы, используются мифологические и библейские образы, не всегда вызывало понимание у современников, привыкших к «рифмованной публицистике». Поклонники же называли Кузнецова «исследователем не быта, а бытия».

«Фигура Юрия Кузнецова, — подчёркивает в своем слове о поэте президент Фонда исторической перспективы, доктор исторических наук Наталия Алексеевна Нарочницкая, — чем дальше, тем больше предстаёт как личность огромной, если не исполинской величины, которая в своё русское сознание вместила вселенскую историю.

Его внутреннее развитие, восприятие мира настолько очевидны в его творчестве, в его стихах, что для него казалось мелким высказывать суждения внутри одной идеологии. Трудно представить Кузнецова, который опустился бы до участия в политической дискуссии.

Он поднялся в своем видении мира так высоко, что своим пульсирующим внутренним «я» воспринимал крупные мазки человеческой истории, прежде всего, в её философской сути. Он был человеком, которому свойственно сопрягать личную историю своей жизни, как творения Божьего, с жизнью всего человечества».

При жизни Юрия Кузнецова вышло в свет более полутора десятков его поэтических сборников. Продолжают они выходить, слава Богу, и ныне. К юбилею в издательстве «Эксмо» в серии «Всемирная библиотека поэта» вышел прекрасный сборник «Юрий Кузнецов. Стихи» (М., 2011, 480 с., вступительная статья К.Н. Анкудинова).

. Одной из главных своих тем сам поэт считал тему памяти о Великой Отечественной — как дань погибшему на войне отцу.

Каждого из нас на вечере в ЦДЛ до глубины души тронул монолог Юрия Поликарповича в замечательном фильме о том, как он искал у Сапун-горы могилу своего отца — подполковника П.Е. Кузнецова, погибшего в 1944 году при освобождении Крыма.

Прозвучало известное стихотворение Юрия Кузнецова «Возвращение» (1972):

Шёл отец, шёл отец невредим

Через минное поле.

Превратился в клубящийся дым —

Ни могилы, ни боли.

Мама, мама, война не вернёт.

Не гляди на дорогу.

Столб крутящейся пыли идёт

Через поле к порогу.

Словно машет из пыли рука,

Светят очи живые.

Шевелятся открытки на дне сундука —

Всякий раз, когда мать его ждёт, —

Через поле и пашню

Столб клубящейся пыли бредёт,

Одинокий и страшный.

«Клубящийся дым» — метафора. Ведь в долгом списке жертв Великой Отечественной есть и без вести пропавшие. Поэт нашёл место захоронения не только своего отца, но и братскую могилу 400 его соратников. Юрий Кузнецов помог семьям обрести место захоронения своих близких.

И не случайно Дом, как подчеркнул в своём слове на вечере ректор Литературного института имени А.М. Горького, писатель Борис Николаевич Тарасов, — «ёмкий и собирательный образ в поэтике Юрия Кузнецова, связанный с верой в духовную неистребимость народа и высокую миссию России, с чувством живого единства с предками и потомками».

На вечере выступили также главный научный сотрудник ИМЛИ РАН, д.ф.н., проф. Виктор Гуминский, ведущий сотрудник ИМЛИ РАН, д.ф.н., проф. Сергей Небольсин, которые поделились впечатлениями о Кузнецовских конференциях, том большом интересе, который проявляют сейчас к творчеству поэта отечественные и зарубежные литературоведы.

Почтили память поэта и его земляки с Кубани. На юбилейном вечере прозвучала песня «Кубанка» (1996) на стихи Юрия Кузнецова в исполнении заслуженной артистки России Надежды Крыгиной, которая приехала в эти дни в Москву.

Молитва матери у поэта перерастает постепенно в столь же дорогое понятие — в молитву Родины святой. Тема любви к женщине, матери, Родине была для поэта столь же дорога, как и тема памяти о Великой Отечественной.

А ещё запали в душу на вечере сочинения композитора Юрия Алябова, всё чаще и чаще обращающегося сейчас к творчеству Юрия Кузнецова. Песня «Шёл отец», вокальный цикл «Сербские песни», вокально-симфоническая поэма «Путь Христа» в исполнении лауреата всероссийских и международных конкурсов Стелы Аргату.

Многие годы поэт был связан с журналом «Наш современник», где заведовал отделом поэзии, публиковал свои стихи, статьи. Поэтому гости праздника с интересом встретили выступление заведующего отделом критики журнала Сергея Станиславовича Куняева. Их последняя встреча, по его словам, произошла незадолго до кончины поэта. Они долго беседовали по поводу его статьи «Воззрение» (журнал «Наш современник» № 1, 2004 г.).

«. Как поэт я больше был бы у места в дописьменный период, — пишет Юрий Поликарпович, — хаживал бы по долам и горам и воспевал подвиги Святогора. Но на всё промысл Божий. Я родился в прозаическом двадцатом веке. Впрочем, он тоже героический, но по-своему. И в нём оказался только один богатырь — русский народ. Он боролся с чудовищами и даже с собственной тенью. Но это богатырь, так сказать, рассредоточенный. Его нужно было сфокусировать в слове, что я и сделал. Человек в моих стихах равен народу. Впервые об этом написал литературовед В. Фёдоров, ученик Бахтина. Вот отрывок из его статьи в московском «Дне поэзии-1990»:

«Человек для Ю. Кузнецова — не то существо, что пребывает в малом и частном историческом времени, но целое человека (равно целому народа), которое, проявляясь по-разному в разные времена, остаётся неизменным по внутренней своей сути. Поэт как бы «собирает» такого человека: входя в конкретную историческую эпоху, он не остаётся в ней, но и не связывает прошлое с настоящим (достаточно популярное представление о поэзии), а строит, созидает «большое время», соразмерное человеку во всей полноте его человеческого бытия. ».

«Эти глубочайшие размышления о русской поэзии, законченные Юрием Кузнецовым за несколько дней до смерти, явились, в сущности, его завещанием, — подчеркнул на вечере

Станислав Юрьевич Куняев. — Может быть, иные из читателей не согласятся с его мыслями.

Но как бы то ни было, любое откровение выдающегося поэта XX века останется в нашей духовной жизни навсегда. Он разрывал своим словом пелену времени, переселял поэтов, мудрецов, героев в наши дни — и сам переселялся в заоблачные выси, недоступные обычному взору.

Он шел и «по глухим пропастям», и через Красный сад, доступный человеку лишь в счастливом сновидении. И его путь не мог не достичь неведомых пределов, которым была верна его душа — запредельности, где ожидала встреча с живым Христом».

Зал замирает, когда критик читает строки поэта:

Полюбите живого Христа,

Что ходил по росе

И сидел у ночного костра,

Освещенный, как все.

Так прониктесь дыханьем куста,

И услышите голос Христа,

А не шорох страниц.

«Его «Сошествие во ад», — подчеркнул Сергей Станиславович, — было продолжением той брани «с невидимым злом, что стоит между миром и Богом», которую он вел всю свою земную жизнь».

Юрий Кузнецов ушёл из жизни от сердечного приступа 17 ноября 2003 года, отдав много сил пророческие стихам, поэмам вселенского масштаба «Путь Христа», «Сошествие во ад», начав писать поэму о Рае, отрывки из которой Сергей Куняев также прочитал на вечере:

. Скоро ли, долго ли шел я в цветущей долине,
Запахом скажет тот цвет, что примят и поныне.

Публикуя после кончины Юрия Поликарповича статью «Воззрение», редакция «Нашего современника» сопроводила её в приложении стихотворениями А.С. Пушкина, А.К. Толстого, Ф.И. Тютчева, других русских классиков. Из стихотворений Ю.П. Кузнецова здесь опубликовано несколько, в том числе его известное «Распутье», которое пронзительно-щемяще прозвучало в заключение юбилейного вечера:

Поманила молодость и скрылась.
Ночь прозрачна, дума тяжела.
И звезда на запад покатилась,
Даль через дорогу перешла.

Не шумите, редкие деревья,
Ни на этом свете, ни на том.
Не горите, млечные кочевья
И мосты — между добром и злом.

Через дом прошла разрыв-дорога,
Купол неба треснул до земли.
На распутье я не вижу Бога.
Славу или пыль метет вдали?

Что хочу от сущего пространства?
Что стою среди его теснин?
Всё равно на свете не остаться.
Я пришел и ухожу — один.

Прошумели редкие деревья
И на этом свете, и на том.
Догорели млечные кочевья
И мосты — между добром и злом.

Вопросы, поставленные в этом и других стихотворениях и поэмах Юрия Кузнецова и сегодня волнуют как интеллектуалов — литераторов, критиков, историков, философов, так и тех любителей кузнецовской лирики, кто открыл однажды для себя его творчество, не упирается ныне взором в экраны голубого ТиВи, а берёт с полки книги и вновь погружается в удивительный мир поэта.

Николай Головкин — член Союза писателей России

Текст книги «Стихотворения»

Это произведение, предположительно, находится в статусе ‘public domain’. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

Автор книги: Юрий Кузнецов

Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

«И ты, поэт, угрюм ты или весел, /И ты лежишь, о русский человек!» – ср. в статье Ю. Кузнецова «Воззрение» – его творческое кредо: «Человек в моих стихах равен народу» и «В моих стихах много чего есть. Главное – русский миф. И этот миф – поэт».

Рука Москвы. Стихотворение написано к 850-летию Москвы.

Классическая лира. «А кто и есть, то не от Бога…» – в двух первых книжных публикациях («Русский зигзаг», 1999 и «До последнего края», 2001) эта строка имела вид – «Таланты есть, но не от Бога».

Отпущение. Мать поэта Раиса Васильевна Кузнецова (13 сентября 1912 – 18 января 1997) похоронена на Тихорецком кладбище, на Кубани. См. также комм. к стихотворению «Семейная вечеря» (1977) в настоящем издании.

Крестный путь. По данному стихотворению назван последний итоговый сборник стихотворений и поэм Ю. Кузнецова, составленный им незадолго до кончины и опубликованный уже посмертно.

Покаянный вздох. В первом книжном издании («До последнего края», 2001) стихотворение опубликовано под заглавием «На кладбище».

Рана. Первоначально в рукописи стихотворение называлось «Певец», затем «Поющая рана» (в книге «До последнего края», 2001) и, наконец, в последнем сборнике – «Крестный путь», 2003 – просто «Рана».

Подо льдами Северного полюса. Это стихотворение – отклик поэта на трагическую гибель атомной подводной лодки «Курск», затонувшей в Баренцевом море 12 августа 2000 г. Все 118 членов экипажа погибли.

«Полюбите живого Христа…» В связи с этим стихотворением уместно привести слова Ю. Кузнецова, сказанные им в интервью о своих последних поэмах «Путь Христа» и «Сошествие в ад»: «Я хотел показать живого Христа, а не абстракцию, в которую Его превратили религиозные догматики. В живого Христа верили наши предки, даже в начале XX века. Сейчас верят не в Христа, а в абстракцию, как верили большевики в коммунистическую утопию. А задача всего моего творчества – вернуть русской поэзии первичность, которую она утратила в XX веке».

«Странно и сладко звучат невечерние звоны…» Стихотворение представляет собой заключительный фрагмент последней и в некотором смысле итоговой для Ю. Кузнецова поэмы «Сошествие в ад». По сюжету поэт после путешествия через ад-западню, низвергается в настоящий Ад, но в последний момент помилован Богом и вознесен на небо.

Качающийся камень. «И думал о колумбовом яйце…» – крылатое выражение «колумбово яйцо», означающее остроумное решение, неожиданно простой выход из затруднительного положения, возникло из следующего предания: во время обеда у кардинала Мендосы, когда Колумб рассказывал о том, как он открывал Америку, один из присутствующих сказал: «Что может быть проще, чем открыть новую землю?» В ответ на это Колумб предложил ему простую задачу: как поставить яйцо на стол вертикально? Когда ни один из присутствующих не смог этого сделать, Колумб, взяв яйцо, разбил его с одного конца и поставил на стол. Еще раньше возникло выражение «Яйцо Хуанело», связанное с испанским народным анекдотом, в котором только простак Хуанело, посрамив всех мудрецов, догадался, как яйцо установить стоймя. Выражение это на русский язык иногда переводили как «яйцо Ванюши» (отсюда дополнительная ассоциация с Ванькой-встанькой).

Об идее найти качающийся камень Ю. Кузнецов упоминает в автобиографическом рассказе «Случай в Ирландии» (1993): «В мире есть три качающихся камня: один в Индии, другой в Южной Америке, а третий где-то в Ирландии. Признаться, я летел в эту страну с тайной мыслью увидеть каменную диковинку. Стоит одна отесанная глыба на другой плоской глыбе; стоит в одной точке и качается. Уже тысячелетия прошли, а она все качается. Ни бури, ни осадки, ни рука человека не сдвинули ее с точки соприкосновения. Какая хитроумная статика! Я спросил ирландцев о качающемся камне, но они слыхом не слыхали о таковом. Вот-те на! Придется ехать в Индию или в Южную Америку… Старая Ирландия мертва. Возможно, она и есть тот пресловутый качающийся камень, который я так хотел увидеть».

Пыль на дороге. «Человек – это прах и попытка» – в стихотворении использован ветхозаветный образ из Псалма Давида: «Не так – нечестивые; но они – как прах, возметаемый ветром. Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники – в собрании праведных. Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет». Ср. также в стихотворении «Поэт и монах» (см. в настоящем издании): «Уж пел Давид под диким кедром, /Что человек есть только прах, /С лица земли взметенный ветром».

Прозрение во тьме. По этому стихотворению Кузнецов назвал свою последнюю прижизненную поэтическую подборку в журнале «Наш современник» (№9, 2003). Так же назвали и вышедшую в Краснодаре (2007 год) уже после смерти поэта книгу его поэзии и прозы.

Поэт и монах. В двух предсмертных стихотворениях Юрия Кузнецова – «Поэт и монах» (датировано 1 и 5 ноября 2003 года) и «Молитва» (см. ниже комм. к этому стих.) – содержится своеобразный ответ поэта на критику и неприятие со стороны некоторых богословов и коллег по цеху его поздних поэм на христианскую тематику («Путь Христа», «Сошествие в ад»). По меткому замечанию Вяч. Лютого, в центре этих стихотворений – «две, по существу полярные монашеские фигуры, которые можно описать словами преподобного Иоанна Лествичника: «Высокомудрый монах сильно прекословит; смиренномудрый же не только не прекословит, но и очей возвести не смеет». Примерно за три месяца до написания стихотворения «Поэт и монах» Кузнецов высказал в одном из своих писем (от 18 августа 2003 г.) мысли, многие из которых были претворены поэтом в данном стихотворении:

«Отношение нашей Церкви к художнику мне известно по Игнатию Брянчанинову. Оно резко отрицательно. Да и Никодим Святогорец (XVIII в.) отвергал воображение и память за привязанность к миру. С таким отношением я согласиться не могу. Но вот что пишет святитель Игнатий Брянчанинов: «Мне очень не нравится, – пишет он, – сочинения: ода «Бог», преложения Псалмов все, начиная с преложений Симеона Полоцкого, преложений из Иова Ломоносова…, все, все поэтические сочинения, заимствованные из Священного Писания и религии, написанные писателями светскими. Ода написана от движения крови, – мертвые занимаются украшением мертвецов своих. Благовестие же Бога да оставят эти мертвецы. »

…Он и мои поэмы смел бы с лица земли. Но далее: «Сперва очищение Истиной, а потом просвещение Духом. Правда, есть и у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает это вдохновение как смешанное, умерщвляет его, чтоб Дух, пришедши, воскресил его в обновленном состоянии». (Это мне напоминает самосожжение наших сектантов.) Но далее: «Если же человек прежде очищения Истиной будет руководствоваться своим вдохновением, то он будет издавать для себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его живет не простое добро, но добро, смешанное со злом…»

Пусть так. Искусство издает смешанный свет. Но его издают и «Псалмы», в которых есть и тьма племенной ненависти к другим народам. Игнатий часто цитирует «Псалмы», но злобу и ненависть в них он обходит молчанием. Это понятно: Канон! («Закон? Я немею перед законом», по Гоголю). По Игнатию Брянчанинову выходит, что надо уничтожить пшеничное поле потому, что на нем есть плевелы. Но плевелы надо отделять от злаков. Каждый злак ведь дорог! Но такой труд не для святителя. Он режет по живому и не замечает, что при этом льется кровь. Каков монах! Каков инквизитор! Но дальше:

«Все чада Вселенской Церкви идут к святыне и чистоте… через умерщвление чувств, крови, воображения и даже «своих мнений». Между умом и чистотою – страною Духа – стоят сперва «образы», то есть впечатления видимого мира, а потом мнения, т. е. впечатления отвлеченные. Это двойная стена между умом человеческим и Богом… Потому-то нужно умерщвление и воображения и мнений…»

Игнатий Брянчанинов плохо знает людей, он их видит в узком просвете христианской аскезы. Он не понимает природы ума. Ум – производное чувство. Все, что есть в уме, все это есть и в чувствах, только в зачатке, в спящем состоянии. Умертвить чувства – значит, подорвать корни ума. Ум иссохнет и тоже умрет. Правда, Игнатий Брянчанинов «обещает», что после умерщвления чувств в ум вселится Дух. Но с чего это он взял? Это еще бабушка надвое сказала. Похоже на то, что Истина и ум у него отвлеченные понятия. Он оперирует абстракциями».

При первой публикации стихотворения в журнале «Наш современник» (№1 (январь), 2004) оно сопровождалось примечанием от гл. ред. Ст. Куняева:

«Когда Юрий Поликарпович за неделю до смерти показал мне это стихотворение, честно говоря, прочитав, я смутился.

– Юра, – сказал я ему. – У поэтического опыта своя жизнь, а у аскетического – другая. Ты знаешь, что в одно и то же время жили два великих русских человека – Серафим Саровский и Александр Пушкин, и они ничего не знали друг о друге. По-моему, ты даешь поэту слишком большие права, выходящие за пределы поэзии. Осуждать монаха словами «сукин сын» и делать поэта судией над монахом? Можно ли так?

Кузнецов, подумав, ответил:

– Согласно многим пророчествам, даже антихрист может являться людям в обличье Христа… Ты видишь, что стало с монахом после слов поэта? Значит, это не монах был, а некто, скрывавший под монашеским обличьем свою темную личину. В «последние времена» такое может случиться. А я эти времена чувствую…»

Молитва. Последнее стихотворение Юрия Кузнецова, датированное 8 ноября 2003 года (за 3 дня до кончины поэта). Стихотворение написано на известный христианский «бродячий» сюжет, к которому обращался, в частности, Л.Н. Толстой в рассказе «Три старца» (1886).